к 80-летию М.Аджи
Полынь-судьба Мурада Аджи
М. Курячая
Возле его портрета всегда стоит полынь. Каждый год в конце лета я приношу новую, бережно ставлю свежесобранный букет рядом, а потом тихо начинаю ждать. Постепенно горьковатый упоительный аромат заполняет комнату, растекается по дому и кажется, что вместе с волшебным запахом сюда возвращается былая жизнь.
Тогда — в той невозможно счастливой и безвозвратно ушедшей жизни — Мурад Аджи записал слова, навсегда определившие его дальнейшую судьбу:
Полынь — трава особенная: не все, лишь избранные ценят ее. Для меня в ней запах Родины. Она — весть безмолвная с покинутой страны, ныне забытой, которая называлась когда-то Великая Степь или Степь кипчаков (Дешт-и-Кипчак).
Тридцать лет назад родились эти строки, став лейтмотивом книги, которая вывела его на просторы Великой Степи. «Полынь Половецкого поля» переиздавали не один раз, а иногда и по два раза в год. Книга никого не оставляла равнодушным, письма приходили каждый день. Многие признавались, что она полностью перевернула их жизнь…
А жизнь самого Мурада Аджи перевернул запах степной полыни.
Так вышло, что он, московский житель и кумык по национальности, знал о емшан-траве лишь по стихам Майкова. Но вот, вроде бы, случайный эпизод в одной из командировок: прогулка по степи, сорванная веточка полыни, ее терпкий аромат, от которого вдруг защемило сердце… Какая потаенная работа началась с той поры в его душе? Сколько лет продолжалась она?
Северовед, специалист по проблемам освоения Сибири, географ, писатель, журналист, к началу восьмидесятых он уже получил признание и как ученый, и как популяризатор науки, автор научно-популярных и научно-художественных книг, сотен статей в известных журналах.
На его работы и сегодня ссылаются в диссертациях, научных статьях, монографиях, учебных пособиях. Библиотека Конгресса США последовательно приобретала все его труды по Сибири, включая даже первую детскую книгу и брошюры, изданные Всесоюзным обществом «Знание». Впрочем, “сибирские” публикации Мурада Аджиева есть во многих библиотеках мира — от Австралии до Японии (если по алфавиту).
А первая детская книга с замечательным названием «О том, как дороге дорогу искали» настолько удалась, что вошла в программу национальных школ РСФСР для дополнительного чтения. Это был литературный дебют исследователя в 1976 году.
А его исследование донного льда на реках Сибири? Желание разобраться в сути явления, не имевшего научного объяснения, вылилось в многообещающую гипотезу о концентрации тяжелой воды в природе. Эта идея, в которой, если говорить просто, речь шла о природных месторождениях дейтерия, конечно, заинтересовала и геофизиков, и мерзлотоведов, и других специалистов.
И вдруг… Вот только вдруг ли? «Кумык из рода Половецкого, или Открытие самого себя», так назывался его очерк в журнале «Вокруг света», опубликованный в 1991 году. С него Мурад Аджи ведет отсчет тюркских страниц в книге своей жизни…
Он родился и вырос в Москве, где в силу известных причин родители никогда не говорили об их семье, ее прошлом, дедушках и прадедушках. Жили, как все в этом интернациональном городе: во врожденном страхе сказать что-то лишнее. И тем навредить себе или кому-то близкому.
После восьмого класса из-за отчаянной нужды пошел на завод «Станколит» учеником токаря: вечером учился в школе рабочей молодежи, занимался спортом.
Когда окончил школу, подал документы в престижный вуз, хорошо сдал экзамены и проходил по конкурсу. Но его не приняли, сказав на собеседовании: “Вы на белом коне фашистов встречали”. Так кумык Аджиев узнал, что у него “плохая национальность”.
Преподаватель ошибся, кумыки не входили в число депортированных народов. Но трагедия была не в самом отказе. Для него неожиданное открытие стало потрясением. Он не мог это принять: в стране, где все равны, есть, оказывается деление народов на хорошие и плохие. То был хороший урок, поучительный. Жизнь делала его “тюркологом”, а он не понимал, противился…
К “своей” тюркологии Мурад Аджи пришел далеко не сразу, о чем рассказал и в книгах, и в автобиографии на сайте.
Мурад Аджи (Мурад Эскендерович Аджиев) родился 9 декабря 1944 года в Москве. В 1969 году досрочно окончил географический факультет МГУ имени М. И. Ломоносова, был принят в целевую аспирантуру. Тема диссертации связана с экономико-математическим моделированием при освоении новых территорий Северо-Востока СССР.
Здесь всё было новым: и само направление в науке — моделирование, и проблемы освоения необжитых территорий Сибири. Теорию он, образно говоря, проверял практикой: еще аспирантом отработал сезон бурильщиком в старательской артели в Якутии. После этого неоднократно бывал в командировках на Севере и в Сибири.
То был бесценный опыт — будущий ученый увидел жизнь изнутри, увидел «с изнанки», что такое освоение территории и добыча природных ресурсов.
Конечно, университет и аспирантура дали мне многое, — вспоминал он потом. — Но не будет ошибки в словах, заканчивал учебу я на полигоне, на зимниках, в рабочих общежитиях, в шоферских столовых, там сдавал экзамен по специальности, имя которой жизнь.
Диссертацию Мурад Аджиев защитил, когда ему было 29 лет. Затем работал в системе Министерства цветной металлургии СССР, занимался проблемами экономического прогнозирования. А, начиная с 1975 года, почти пятнадцать лет читал курс лекций по экономической географии во Всесоюзном финансово-экономическом институте (ВЗФЭИ).
«За эти годы, кроме основной работы, занимался научной журналистикой, вел передачи на телевидении. Пожалуй, есть что вспомнить. Не было темы, тогда не интересовавшей меня: физика, химия, экономика, медицина, этнография, история, техника, энергетика, театр, литература… Ныне сам удивляюсь своей беспечности, которая, видимо, свойственна молодости», — писал он в автобиографии.
Казалось бы, надо и дальше идти по дороге, что открывалась впереди. Практически уже была готова докторская диссертация на интересную перспективную тему. Внешне судьба ученого выглядела вполне благополучно. Но в 1989 году он принял не простое для себя решение и оставил Институт.
То был трудный период в его жизни, который удивительным образом совпал с грандиозными изменениями в стране. На дворе бушевала “перестройка”, отменили цензуру, коммунистическую идеологию. В яростной стихии страстей, захлестнувшей общество, рушилась Империя, а вместе с ней вся прежняя жизнь. В тревожном гуле надвигающейся катастрофы он сумел различить голос времени и отважился принять вызов.
Мурада Аджиева взяли в журнал «Вокруг света», с которым сотрудничал много лет. Взяли на должность научного редактора, вернее, разъездного корреспондента — в горячие точки. Работа интересная, но от нее нормальные люди почему-то отказывались. Он видел расстрелянный Баку, видел, как жгли дома ингушей, потом Чечню… Многое повидал в Дагестане, ставшим поворотным пунктом в его биографии.
Теперь, оглядываясь назад, понимаешь, что в жизни ученого не было ничего случайного. Словно кто-то невидимый выстраивал его биографию, заранее готовя к неимоверно трудной, почти невыполнимой задаче, где кроме широкого кругозора потребуется мужество, стойкость, бесстрашие и… честность. Сейчас в этом “выстраивании” событий кажется уже закономерным, что с самого начала предметом научного интереса Мурада Аджиева стала сибирская тема.
Он будто наперед знал про “весть безмолвную”, которая придет в назначенный судьбой срок и позовет в Великую Степь. Повинуясь этому зову, исследователь откроет для себя Дешт-и-Кипчак, “страну неведомую”, чья территория начиналась в Сибири. И, оказавшись на ее безграничных просторах, вновь займется проблемами освоения.
Непростым было его возвращение на забытую Родину, дорогу туда прокладывал сам.
«Я родился и вырос в Москве, закончил университет, защитил диссертацию, объездил страну вдоль и поперек и всю свою жизнь верил, что история фамилии Аджиевых началась после 1917 года… Долго же тянулась болезнь. К счастью, есть голос крови! Искать свои корни я и поехал в Аксай, старинное кумыкское селение на севере Дагестана», — рассказывал он в том, самом первом очерке на тюркскую тему.
«Кумык из рода Половецкого, или Открытие самого себя» — точнее не скажешь. Здесь, в Дагестане Мурад Аджиев впервые услышал о предках, почувствовал их тепло, и ему словно легче стало дышать…
В Москву он вернулся другим человеком. А в Военно-историческом архиве, открывая среди старинных документов страницы своего родословия, испытал настоящее потрясение. Оказалось, Аджиевы были далеко не последними людьми в обществе, служили в Собственном Его Императорского Величества Конвое в Петербурге, представляли аристократию Кавказа. Потомственные военные или духовные лица, они оставили след в истории Дагестана и России.
«Дальше — больше. Захотел узнать о своем народе, о кумыках. Это тюрки, заселившие степи и предгорья Южной России, — писал он, вспоминая пройденный путь. — Тогда и нашел свою тропу в науке, отправившись в дальнюю дорогу, в страну по имени Прошлое».
С желания узнать себя, свои корни, открывались ему степной народ, тюрки, Великая Степь, страна Дешт-и-Кипчак, Алтай. Здесь, в Аксае, на его малой родине, и был сделан первый шаг к научной теории Великого переселения народов, зародившегося на Алтае. Здесь она дала о себе знать, стала темой научного интереса. Тогда в Дагестане Мурад Эскендерович Аджиев уступил свое место в жизни другому человеку. Так появился на свет Мурад Аджи — свободный исследователь, независимый в суждениях человек.
Географ по образованию, тюрк по духу, половец-кипчак по крови, он выбрал абсолютно нехоженую дорогу. Этот путь вывел его на маршруты далеких предков и на просторы времени. Он, знающий Сибирь не понаслышке, теперь открывал ее заново.
На его рабочем столе появилась литература особого рода. Там, конечно, были труды общепризнанных классиков исторической мысли, записки путешественников, древние хроники, работы по топонимике, книги известных тюркологов, религиоведов, лингвистов, антропологов. Но не менее внушительную долю составляли издания совсем иной тематики. Разложенные в порядке, понятном только ему самому, они охватывали, казалось, все стороны человеческой деятельности: архитектура, войлочное производство, живопись, ковроделие, коневодство, медицина, металлургия, растениеводство, скотоводство, ювелирное дело…
Годы ушли, пока изучил Алтай. Он все отчетливее понимал, что совсем не случайно там зародилась тюркская культура. Не случайно здесь начиналась огромная степная страна Дешт-и-Кипчак. Хотелось узнать о ней, о своей древней родине, больше: кто, что, как? Забытая Родина…
Знаки и символы исчезнувшей цивилизации отличали ее от иных известных культур человечества, с них следовало начать. Хотелось проникнуть в секрет: как из разных (даже по антропологии) племен удалось создать единый народ, сделать его непобедимым? Как и когда культура Древнего Алтая покорила мир Евразии? Как рождалась страна Дешт-и-Кипчак? Почему Великое переселение народов европейцы объявили нашествием гуннов? Почему византийские авторы называли гуннов тюрками? Кто такие гунны? Куда они исчезли?..
Вот, когда пригодились знания, которые использовал еще при работе над кандидатской. Он опять вернулся к экономико-математическому моделированию при освоении новых территорий Сибири. Только теперь его интересовало освоение Сибири в далекой древности.
Моделирование помогает анализировать информацию, у него свой язык, понятный специалистам. Знакомые факты он выстроил в математически строгий ряд, или логическую модель. И открылась тайная летопись, появились аргументы для утверждений.
“Гунны, которых мы обычно называем тюрками…” Так писали о них византийские историки раннего средневековья. Одни из самых загадочных представителей этого мира заинтересовали Мурада Аджи по многим причинам. И не только потому, что Алтай был местом их обитания. Считалось, что именно эти дикие кочевники, живущие грабежами и разбоем, дали в IV веке толчок Великому переселению народов в Европе.
Но та роль, которую отводила им в истории мировая наука, абсолютно не вписывалась в реальную ситуацию. Мурад Аджи был уверен в этом. Представление о “дикости” и кочевом образе жизни гуннов противоречило законам его науки — географии. Противоречило оно и фактам.
Те, кто говорил о гуннах как о степных кочевниках, подчеркнуто старались не замечать города, селения, крепости, созданные этими “дикарями”, их самобытную культуру. Теория “кочевых цивилизаций”, полагающая, что люди скитались по степи в поисках пастбищ для скота, явно расходилась с реалиями существования.
И моделирование, то есть выявление причинно-следственных связей, подтверждало вывод исследователя со всей очевидностью.
«Я не профессиональный историк, — подчеркивал Мурад Аджи, — поэтому посчитал ресурсы гуннов, чтобы знать их возможности. Перенес расчет на географическую карту, проанализировал… Отметьте: сначала влез в экономику, не в историю Алтая, она ближе».
Как специалист он просто не мог не заметить месторождения железной руды в этом регионе. А, изучив доступные предкам технологии плавки железной руды, сразу обрел точку опоры. Черная металлургия древних тюрков! В ней скрывался ответ на его вопросы.
«Около древнего металлургического горна я, кажется, и прозрел», — так вспоминал Мурад Аджи свой поиск.
Дальнейший ход рассуждений шел в полном соответствии с законами экономической географии. Богатые месторождения железной руды и изобретение нового метода плавки стали основой мощной экономики Древнего Алтая. Если во всем мире (несмотря на наступление железного века) железо оставалось драгоценным металлом, то на Алтае его получали в изобилии. Более того, уже до новой эры там умели выплавлять чугун. Европа же научилась этому искусству лишь в позднем средневековье.
Экономика тюрков стояла на железном фундаменте, в этом секрет их достижений и на поле боя, и в мирной жизни — уже не сомневался Мурад Аджи. Появились десятки и десятки изобретений, в основе которых лежало железо. Оседлав коня, древние тюрки создали конницу, которой не было равной в мире. Это был народ всадников: ребенка там сажали на коня, а потом учили ходить. Железное оружие, доспехи, конское снаряжение делали армию непобедимой. Железо дало народу силу, став надежной опорой хозяйства.
Вот, где исток Великого переселения! В достатке, в сильной экономике.
Вывод исследователя был настолько очевидным, что дальше почти автоматически «сработали» навыки, полученные в университете. Именно экономический рост, изобилие и повлекли за собой резкое повышение численности населения. В науке такое явление называют демографическим взрывом. Людям становилось “тесно” в горных долинах, они начали переселяться на новые земли.
Он твердо знал, что любое расселение имеет свои особенности и взаимосвязи: в производстве, транспорте, быту. Каждому из компонентов расселения отводится своя особая роль в освоении новых земель. Наша планета заселялась не стихийно, а подчиняясь демографическим законам. Этому учила его наука социальная география, она и указала дальнейшее направление поиска.
Демографический взрыв на Алтае в 1-м тысячелетии до новой эры привел к поиску других территорий для жизни, к выходу в евразийские степи, их освоению. Миграция с Алтая велась осмысленно. Она — следствие экономических новаций тюрков, в основе которых лежало железо. К такому выводу пришел географ Мурад Аджи.
Он почти зримо видел, как Великое переселение народов, начавшееся на Алтае, медленно и неотвратимо “покоряло” необжитую степь, вовлекая в свое грандиозное движение разные племена и народы. В авангарде этого глобального процесса стояли тюрки со своим мощным экономическим потенциалом и “конным” образом жизни. Только им было под силу заселить свободные земли Евразии и освоить новое для себя жизненное пространство.
Археологические находки лишь подкрепляли заключение исследователя. А хронология появления тюркских топонимов словно высвечивала на географической карте все этапы Великого переселения.
«Карта очень часто несет информации больше, чем целая книга. Карту нельзя подделать или “поправить”. Любая помарка на ней сразу видна», — писал Мурад Аджи.
Географу был понятен ее красноречивый и убедительный язык. А топонимы как бы в награду за проявленный интерес дарили удивительные находки. Аксу — Белая Вода (Беловодье?) — имя родины легендарного царя Икшваку (одного из тех, кто открывал эпоху ариев) — эхом отозвалось в сердце Мурада Аджи. В неожиданном сходстве с названием его родового села в Дагестане ощущалась таинственная связь. Будто тот, кто выстраивал его судьбу, вместе с подаренной веточкой полыни подавал ему особый знак, подтверждая правильность выбранного пути.
Но он не был бы ученым, если, отметив для себя почти мистический характер совпадения, не обратил внимание на распространенность топонима Аксу (Аксай) на карте. Тому должно быть научное объяснение. И географ дает его:
Это “кочующее” название знакомо многим тюркам. Вместе с Великим переселением народов оно уверенно шло по Евразии, не зная препятствий.
В найденной системе координат географ терпеливо вычерчивал график движения, отражавший ход реальных событий во времени и пространстве. Постепенно они обретали логику и закономерность, складываясь в цельную картину мира. Теперь он отчетливо видел, как “металлургический” Алтай превращался в исток новой культуры для соседних регионов.
Экономическая география (не история!) помогла Мураду Аджи “распутать” клубок проблем, связанных с тюрками. Она открыла тюркский мир и Великое переселение народов, потому что законы общественного развития подобны законам природы. Они действуют во все времена…
«Собственно, Великое переселение народов стало взаимным познанием культур: мир узнавал тюрков, а тюрки узнавали мир. Вот, пожалуй, что было главным в ту пору — обмен достижениями, который двигал прогресс человечества. Скотоводство, коневодство, землепашество, металлургия, вооружение, строительство, архитектура, бытовая жизнь, всюду следы этого “обмена”», — так оценивал Мурад Аджи роль Великого переселения в становлении мировой цивилизации.
Пришельцы-всадники оставили заметный след в истории Северного Индостана, государства Ахеменидов, Парфии, Кушанского царства. Цари с алтайской родословной правили некогда на этих землях. Туда еще в арийскую эпоху были проложены самые первые маршруты с Алтая. Потом были проторены дороги на Кавказ и Урал, затем в Европу.
Неторопливо, но уверенно шло освоение Евразийского континента, а вместе с ним становление тюрков как народа. Переселенцы надежно строили укрепленные поселения, города, оросительные каналы, дороги и переправы, или, говоря современным языком, создавали инфраструктуру, необходимую для жизни на новом месте. Так продолжалось веками.
Это было планомерное заселение необжитых евразийских территорий от Байкала до западных пределов Европы и как итог — создание новой цивилизации. Нет, не кочевники стояли у ее истоков. Первопроходцы!
Они — создатели городского образа жизни в степи, имевшие громадный опыт покорения и обживания необозримых пространств. Мурад Аджи теперь был убежден в этом. Осваивая и заселяя новые земли, создавая свою огромную страну, тюрки как бы соединяли разрозненный древний мир воедино. А тот в ответ медленно менялся под воздействием культуры Древнего Алтая и превращался из античного в средневековый. Шаг за шагом заселялся континент, пока орды не подошли к границам Европы. Так встретились Восток и Запад.
Здесь, на стыке пространственных и временны́х рубежей, географическая карта вновь “окликнула” исследователя. Птолемей, живший во II веке и оставивший потомкам восемь книг своей «Географии», сообщал о гуннах, обитавших на берегах Борисфена (Днепра). Историки полагали эту информацию недостоверной, настаивая на IV веке. Такую дату указывали “их” источники, которые отсчитывали историю “кочевого народа” в Европе с его военных побед.
Но Мурад Аджи “слушал” карту и доверял своей науке. Нет, не с военных побед начиналось Великое переселение в Европе, настаивал он. Пришельцы со своим мощным экономическим потенциалом готовы были заселить свободные земли Европы и освоить новое для себя жизненное пространство. И они сделали это.
«Самым первым упоминанием о гуннах в Европе считается свидетельство Птолемея (
IIв.). КIVвеку гунны — уже герои хроник, а кVвеку — хозяева Европы», — писал исследователь, умещая в короткой фразе события нескольких столетий.
Послушно укладываясь в построенную модель, факты обретали четкие исторические и географические координаты. «География — наука аналитическая», — не раз повторял Мурад Аджи. Используя ее методы, он пришел к результатам, которые теперь казались простыми и очевидными.
Бурные события в Европе, названные Великим переселением народов, являли в IV веке не начало, а завершающий этап глобального процесса. И зародилось это грандиозное движение еще до новой эры в глубинах Азии. Не в Европе и не в IV столетии лежал исток нагрянувших перемен! Такова была историческая реальность, открывшаяся географу.
Анализируя ее детали, он видел, как проступали на карте контуры новых стран, где утверждалась тюркская культура и тюркская речь. От Байкала до Атлантики простиралась огромная степная держава, аналогов которой история прежде не знала.
Ее обитателей в разные времена называли по-разному: от хунну в Китае до половцев в России. Гунны, авары, булгары, кипчаки, огузы, хазары… Десятки названий было у тюрков, всех не перечислить. Имя жило столько, сколько лет находилась у власти правящая орда. Потом его меняли, в том была особенность тюркской “этнографии” и кажущаяся многоликость народа.
Желая видеть в Степи только “кочевников”, живущих разбоем и набегами, историки отворачивались от очевидного. Набегом и разбоем промышляет шайка, банда, но не народ! Мурад Аджи твердо знал, что такое управление хозяйством, с точки зрения экономической географии, просто невозможно. Осуществить Великое переселение с Алтая, освоить новые земли способна была лишь сила, имеющая мощное государство.
Иными словами, в IV веке Рим встретился с хорошо организованной системой, которая буквально раздавила Империю. Тогда столкнулись два мира, стоящие на разных уровнях экономического развития. Слабый уступил сильному. Победила Степь…
В историю раннего средневековья победители вошли под именем гуннов. Не из небытия явились они. За этими людьми стояла сильная держава, фундамент которой заложили на Алтае еще до новой эры. И, конечно, не дикари создавали ее. Их духовная культура была уникальной. (Говоря об религиозных представлениях тюрков, современная наука употребляет термин тенгрианство.) Они верили в Бога Небесного, Создателя мира сего, Тенгри (Вечное Синее Небо).
«Единое Благодетельное Всезнающее Правосудное Божественное Небо — Тенгри! Вера в Его заступничество была непоколебима. Равносторонний крест — символ Тенгри — выделялся на щитах, знаменах, одежде всадников, оберегая их и в бою, и дома. Вера в Бога Небесного диктовала правила жизни народу», — писал Мурад Аджи.
Эта вера, глубокая и непоколебимая, зародившаяся еще до новой эры, пронизывала традиции общества, его мораль и правила поведения. Она лежала в основе поступков и правителя, и подданных, знающих о справедливости Небесного суда, неотвратимого для всех.
Царь Аттила в V веке завершил Великое переселение народов, создав могущественное государство со строгими законами, твердыми нормами жизни и с отточенной за века системой управления. А его подданные навсегда остались в Европе, обретя здесь новую Родину. Обжив и обустроив занятые земли, именно они стояли у истоков “варварских королевств”, романтической поры рыцарства, словом всего того, что с тех пор навеки стало частью европейской культуры.
После смерти Аттилы вспыхнули междоусобицы, начался распад державы. Но тюрки не ушли с исторической сцены. Их правители, создавая на освоенных территориях свои каганаты, закладывали фундамент, на котором выросли новые страны и государства Евразии. С них начиналась эпоха раннего Средневековья…
Куда исчезли гунны? Это был один из вопросов, с которых Мурад Аджи начинал свое исследование тюркского мира и страны Дешт-и-Кипчак. Теперь он получил ясный ответ. Его концепция Великого переселения народов не оставляла места неоднозначности.
Аварский каганат, Великая Болгария, Хазария, Дешт-и-Кипчак… Все они рождались на территориях, давно обжитых и освоенных предыдущими поколениями тюрков. Великое переселение народов эхом откликалось в этих новых названиях, сменявших друг друга на географических картах. Звуки тюркской речи угадывались в них.
С IV века тюркская речь и тюркская культура доминировали на степных территориях целого ряда нынешних стран Азии и Европы и сегодняшней России. Такой подход раздвигал горизонты истории России в прямом и переносном смысле, потому что начинал её с Древнего Алтая. Дешт-и-Кипчак (Великая Степь) и есть предшественница Руси. Не с Киева, не с IX века, не с призыва варягов начиналась ее история. Она намного древнее и интереснее, и не в Европе надо искать ее истоки. Тюркскими рунами записаны ее первые страницы.
На тюркском языке была написана родословная «кумыков, карачаевцев, балкарцев, казаков, казахов, татар, чувашей, якутов, гагаузов, крымских татар, части русских, украинцев и других народов, ведущих свое начало от тюркского (кипчакского) корня и забывших его». К такому итогу пришел Мурад Аджи.
Свой вывод он вынес в подзаголовок к первому изданию «Полыни Половецкого поля», вышедшей в 1994 году. Созданная на одном дыхании (написанная, по его признанию, будто под диктовку), она определила ход всей дальнейшей жизни исследователя. В ней уже прочитывалось содержание книг, которые ему еще только предстояло написать.
Список народов, вынесенный в название, будет расти, география поиска выйдет далеко за границы Половецкого поля, но главный вывод окажется угаданным (или продиктованным?) с удивительной точностью. Тот голос, что позвал когда-то в дорогу, уже не отпускал его.
Географические координаты событий, “привязанные” к эпохе Великого переселения, стали для исследователя ориентиром, а наука география — компасом. Мир словно распахнулся навстречу. Алтайские дороги, разбегаясь на все стороны света, приводили его в Индию и на Тибет, Средний и Ближний Восток, Кавказ и Урал, в Северную Африку и в Европу. Всюду находил “алтайские следы”. Через Великую Степь шли они, проявляя себя в материальной культуре и в языке разных стран.
Естественно, новый язык пришел к племенам и народам, вовлеченным в грандиозные преобразования на евразийском континенте. Время требовало перемен! Людям важно было понимать друг друга. И все же не язык стал объединяющим началом в союзе разных народов. Да, сегодня тюрками принято считать народы, говорящие на тюркских языках. Во времена Великого переселения народов жили иные представления.
Постепенно, анализируя события и углубляя мысль о переселении народов, он понял — движущей пружиной грандиозного процесса были не просто тюрки Алтая, а их материальная культура и вера.
Вера…
«Те люди были носителями новой духовности. Были! Со своим культурным багажом тюрки вошли в мировую историю, дав понятие «тюркский мир». Не язык, а вера собрала людей под свои знамена. Иначе говоря, покровительство Тенгри! Единобожие», — для Мурада Аджи эта мысль стала определяющей.
Во времена Великого переселения народов слово “тюрк” носило религиозный характер. Оно указывало на людей, исповедующих веру в Бога Небесного, Тенгри. Само понятие “тюрки” означало сторонников Единобожия. «Люди, чья душа наполнена Небом», — так объяснял Мурад Аджи этот термин.
В глубокой древности вера объединила этнически разные племена Древнего Алтая, они стали союзниками, представителями новой духовной культуры — Единобожия. И благодаря Великому переселению народов вера в Бога Небесного распространилась по евразийскому континенту, достигнув также Северной Африки. Возник союз народов, внешне не похожих друг на друга, но связанных верой и говоривших на одном языке: то была духовная общность людей разного антропологического типа, которые и слагали тюркский мир.
«Они — творцы мировой истории. Равносторонний крест, знак их веры в Бога Небесного — защитника и покровителя, шел вместе с ними по планете, — отмечал Мурад Аджи. — Крест, воплощающий лучи Благодати, исходящей на четыре стороны света от Бога Единого. Чтобы всем поровну».
Осваивая Евразию, тюрки поняли, веру нельзя навязывать силой. Веротерпимость как принцип власти определяла правление царей с алтайской родословной на протяжении многих столетий, начиная еще с арийской эпохи.
Они вплетали ее в лабиринты геополитики, добиваясь небывалых успехов. Вера правителей и, соответственно, ритуалы богослужения отличались от “народных” верований. И, конечно, “шаманизм”, остатки которого сохранились сегодня, не дает полного представления о тенгрианстве древних тюрков. Почитание Бога Небесного диктовало царям свои правила жизни. Их вера была тайной для простого народа, что лишь возвышало правителя в глазах подданных.
Так благодаря Великому переселению с Алтая возникла уникальная система поистине гигантских масштабов, где, говоря современным языком, в единую социально-политическую структуру вошли разные народы. Объединяло их имя — тюрки. Не с Тюркского каганата начиналась их история, а с веры в Бога Небесного.
Соглашаясь с исследователями, считающими, что древние маршруты позволили расширить религиозные контакты в Евразии, ученый был категорически против того, что вера в Бога Небесного пришла к тюркам из Европы.
«Не караванные пути были “путями веры”, не на Западе начинались они. Тюрки, чья “душа наполнена Небом”, проложили их. Отсюда: “Свет начинается с Востока”», — писал он.
Оставаясь верным своей науке географии, ученый исследовал, как тенгрианство через Великое переселение с Алтая в разные исторические эпохи (начиная с арийской) повлияло на процесс становления мировых религий и учений.
Мир постепенно превращался для Мурада Аджи в нечто цельное, большое, неразделимое. А вместе с ним едиными, неделимыми представлялись человечество и его культура. Ему, географу, удалось увидеть то, что не замечали историки: как тюркская культура “растекалась” по евразийскому континенту. Как она становилась достоянием человечества, обогащая Восток и Запад выдающимися достижениями в духовной и материальной сфере.
Мурад Аджи открывал миру неведомую доселе общую историю тюрков, покоряя дерзостью, неожиданностью и красотой своих идей. Его читали и перечитывали в разных уголках Земли. Вызывая горячие споры, пробуждая память народа, он никого не оставлял равнодушным. То было новое слово в истории, слово географа.
Его книги стали прорывом в неведомое. Каждая со своим лицом, для своего читателя, будь то профессор, студент или школьник. И в каждой он оставался верен своей науке — географии.
«Я географ-экономист, пишу книги с позиций своей науки, которую энциклопедия трактует как «область знаний на стыке истории и географии». Не моя вина, что легенды и мифы “официальной” истории порой не выдерживают проверки точными науками… Самой трудной задачей в исторической географии считается показ экономической основы изучаемой территории. Именно этими вопросами я и занимаюсь», — отмечал он, говоря о методах своей работы.
Объяснение не лишнее в контексте того, с чем пришлось столкнуться ученому, исследующему влияние тюркской культуры на становление мировой цивилизации. В 1992 году вышла в свет скромная книжечка «Мы — из рода половецкого!», в которой он (еще под фамилией Аджиев) только прикоснулся к тайнам тюркского мира. Изданная почти нелегально, на “медные деньги”, она вызвала настоящий переполох среди приверженцев “официальной” истории. За книгу автора уволили с работы.
Те, кто “сигнализировал” об издании, и слышать не хотели, что есть на свете тюркская культура, что тюрки — отнюдь не “дикие кочевники” и не “поганые татары”. В научной среде в начале 90-х царили старые догмы, и сейчас даже представить трудно, с каким незнанием мы жили.
«Мы — из рода половецкого!» и последующее увольнение стали вехой, отметившей начало “полынного пути” исследователя. Тогда и появилась уверенность, что он делает нужное дело. А вместе с уверенностью — желание написать новую работу, еще лучше, чем первая.
«Я был волен, как ветер, взял псевдоним, точнее, вернул нашу родовую фамилию — Аджи, которую носили дед и прадед. Я считал, что теперь имею право носить ее. И начал работать над книгой…», — вспоминал он о том периоде своей жизни.
Друзья помогли оформить кредит в банке, и рукопись удалось издать 50-тысячным тиражом, неслыханным по тем временам. Не было ни рекламы, ни рецензий, ничего, что принято называть информационной поддержкой. Не было даже элементарной презентации. Но появились благодарные читатели, они передавали из уст в уста рассказы о книге. Так «Полынь Половецкого поля» и ее автор обрели верных друзей.
После «Полыни…» вышли: «Тайна святого Георгия, или подаренное Тенгри: Из духовного наследия тюрков» (1997), «Европа. Тюрки. Великая Степь» (1998), «Кипчаки. Древняя история тюрков и Великой Степи» (1999), «Кипчаки. Огузы. Средневековая история тюрков и Великой Степи» (2001), «Тюрки и мир: сокровенная история» (2004), «Дыхание Армагеддона» (2007), «Без Вечного Синего Неба: Очерки нашей истории» (2010), «История тюрков» (2015), «Сага о Великой Степи» (2016).
Разумеется, это неполный список. Если посчитать все книги, включая переиздания, сборники, переводы, их число приближается к пятидесяти. Его работы были первыми в постперестроечной России на тему общей истории тюрков. Каждая стала вехой на “полынном пути” исследователя, каждая оставила свой след в жизни самых разных людей.
Cвоими идеями и размышлениями Мурад Аджи сумел увлечь сотни тысяч читателей. «Наша Родина — Степь, а колыбель — Алтай», — доказывал он, превращая необозримые географические пространства в страну людей, объединенных духовным родством и верой.
Его мысль о нашем общем прошлом и о духовном единстве находила все больше сторонников. А книги, несмотря на неоднократные переиздания, сразу становились библиографической редкостью. Их требовало общество. Людям, как лекарство от беспамятства, нужна была правда.
Неудивительно, что это вызвало тревогу у тех, кого такая правда не устраивала. Донос как способ “научных дискуссий” — явление не новое в жизни общества. Но здесь дискуссии исключались. Факты, логика, доводы исследователя не оставляли места для спора. Противостоять его огромным знаниям и таланту было невозможно. Вступить в открытый диалог с Мурадом Аджи никто не осмелился.
Действовали по принципу: “Клевещите, что-нибудь да останется!” Обвиняли в пантюркизме… В национализме… В невежестве… В произволе… Национальность исследователя подавалась вместе “с современным жалким положением малочисленных тюркских народов, в частности, кумыков”. И при этом ни слова о его концепции Великого переселения народов.
С наукой географией “специалисты” (именно так называла их Википедия в статье о Мураде Аджи) знакомы не были, хотя о тюркологии некоторые из них слышали. Борьбой с пантюркизмом жила царская Россия, жил и СССР, где уничтожали поколения ученых-востоковедов, как косой, косили научные школы, называя лучших людей науки “английскими шпионами”. Так создавали бесплодную пустыню в стране История. Ярлык “пантюркизма” в России до сих пор определяет отношение общества к исследователю. И страх…
Мурад Аджи не стал исключением. Увольнение из редакции после первой же книжки на тюркскую тему, травля в СМИ, доносы “наверх”, слухи, распускаемые в Интернете, обман и предательство людей, которых считал “братьями-тюрками”. Именно такие “братья” присвоили треть тиража «Полыни…», за которую пришлось расплачиваться, заложив квартиру.
«Враг не обозначает себя, он может быть в маске друга, лучшим советчиком. Стоять рядом. Его оружие — слово, перерастающее в слух, сплетню, оговор, вражду. И золото, которое рыхлит почву для слухов, сплетен, оговоров, вражды», — написано по другому поводу, но удивительно подходит к тому, с чем столкнулся Мурад Аджи.
Исследователь давно понял, что кроме друзей у его книг есть враги, враги влиятельные, злые. И только поддержка читателей давала силы для новой работы. И вот эти силы иссякли. Он заболел. Заболел тяжело. Неизлечимо. Без малейшей надежды на выздоровление…
Его неоднократно приглашали на международные научные конференции и на встречи с научной общественностью в Алматы, Баку, Казань, Киев. Поначалу ученый охотно выступал с докладами, слушал других. Но постепенно пришло разочарование:
Я так и не нашел специалиста, который изучает Великое переселение народов, знает проблему, источники. Таких ученых, похоже, сегодня нет.
Признав этот вывод как факт, Мурад Аджи должен был принять и другое. Встречи с людьми, экспедиции, поездки — теперь всё оставалось в прошлом. Он сгорал в огне собственной памяти. Болезнь вынуждала его согласиться с новыми правилами существования. Мир становился чужим. А на чужбине тюрки умирают при жизни…
Но, подчинись Мурад Аджи неизбежному, он бы не был самим собой. Выслушав врачей, исследователь решил продолжать работу. Этот человек всегда следовал своим правилам. Не стал изменять им и теперь.
«В чем состоит подвиг? В поступке, на который решится не каждый — не каждому же дано совершать подвиги. Научный подвиг — это деяние ученого. Десятилетиями скапливаются знания, которые растят того единственного, кто дерзнет бросить вызов. И докажет свою правоту. Пусть его не поймут современники — поймут другие поколения», — писал он о тех, кто отважился сказать правду о Великой Степи и ее культуре, об Исследователях с большой буквы.
Читая это, кажется, будто он предвидел свою судьбу. Да, по его следам пошли многие, заговорив о кипчаках, тюрках, Алтае, тенгрианстве. Каждый вносил свое. Что-то казалось ему интересным, что-то неудачным. Но продолжателей и тем более преемников среди этих людей исследователь не видел. Он так и не нашел человека, с которым мог на равных обсудить свою концепцию. А потому его последняя работа была адресована “другим поколениям”.
Свой труд он назвал «Святой Георгий и гунны». Эта тема заинтересовала Мурада Аджи еще в 90-е годы, когда ученый организовал экспедицию в Дагестан — к месту подвига святого Георгия и издал первую книгу о нем. Теперь пришло время новой работы
«Книгу эту я писал лет двадцать, а шел к ней всю жизнь. Судьба? Наверное. Ибо “что должно произойти, то — неизбежно”. Так и случилось, ход жизненных событий сам, шаг за шагом, и не всегда по моей воле, открывал тайнопись лабиринтов Времени», — этими словами начиналась последняя рукопись ученого.
Живя по своим правилам, он воспринял неизбежность, перед которой ставила его болезнь, как руководство к действию. Приступив к работе, исследователь вновь отправился по маршрутам Великого переселения. Нелегкой оказалась последняя дорога. Трудности преодолевал терпением и болью.
С каждой новой страницей все острее чувствовал ответственность за сказанное слово. Он давно дал себе клятву, которой следовал безоговорочно, — не лгать, не подстраиваться, не угождать даже себе. Писать правду, приятную и неприятную. Интересы побеждают на мгновение, правда — навсегда. С этим убеждением жил. Трудный выбор. Порой казалось, что вокруг пустыня, откуда нет выхода.
«Но оставался небесный мир с его звездами, по ним выверял путь», — писал он о своих ориентирах. То были отважные и необыкновенные люди, настоящие ученые, они работали в разное время, в разных странах, в разных условиях. В их работах черпал поддержку, они давали толчок мысли, позволяя по-другому взглянуть на, казалось бы, незыблемые истины.
Их имена он с признательностью вспоминал на страницах книги и приводил в списке литературы. Составляя его, следовал человеческим правилам, главным из которых была благодарность. Они дали урок бесстрашия.
Мураду Аджи не было суждено увидеть изданную рукопись. Книга вышла в свет, уже без него. В своем неутомимом странствии по дорогам предков исследователь открыл читателю взаимосвязь событий, их начало и конец в картине Времени. Он совершил невозможное, вернув народу прошлое, которое казалось безвозвратно утерянным…
Что должно произойти, то — неизбежно… 7 марта 2018 года — день, когда время, отмечавшее жизнь Мурада Аджи, исчезло. Осталась вечность.