Мурад Аджи о своих сокровищах

— Уважаемый Мурад Эскендерович, начать разговор мы хотели с того, чтобы Вы рассказали читателям о Мураде Аджи.

— Ну, Мурадом Аджи я стал далеко не сразу. Мой “путь к себе” занял многие годы. Я, коренной москвич и кумык по документам, не знал о себе и о своем народе ничего, хотя и закончил географический факультет МГУ, защитил диссертацию. Жил со знанием того, что наш род затерялся где-то на дороге Времени. Осталась фамилия, которая началась после 1917 года.

К счастью, заговорил голос крови. По его зову поехал на родину предков, в дагестанский Аксай, там словно прозрел. Было мне в ту пору 45 лет. Немало… «Кумык из рода половецкого, или Открытие самого себя» назывался мой очерк в журнале «Вокруг света», опубликованный после той поездки.

Очерк вызвал переполох среди историков, которые и слышать не хотели, что на свете существует тюркская культура, что тюрки — не “дикие кочевники” и не “поганые татары”. Сейчас даже представить трудно, с каким же незнанием мы жили.

— В каком году это было?

— В 1991 году. С того времени автор очерка Мурад Аджиев, имевший добрую сотню публикаций в центральной прессе, и ведет отсчет тюркских страниц в книге своей жизни…

Великая Степь (или, что точнее, страна Дешт-и-Кипчак) удивила не простором, а скорее туманом, окружавшим ее. И сегодня об этой великой тюркской державе мало кто знает. Зона молчания. Стал поднимать пласты времени, работать в архивах, искать ответы на вопросы, интересовавшие меня. В результате в 1992 году написал книгу «Мы — из рода половецкого!».

В ней впервые для себя коснулся тайн тюркского мира, его культуры. То было сродни второму рождению! Мир для меня стал другим.

И я стал другим: появилась уверенность, что делаю нужное дело. А вместе с уверенностью — желание написать новую книгу, еще лучше, чем первая. Друзья помогли оформить кредит в банке. Здравая мысль! С развязанными руками стал самостоятельным в своих действиях, ощутив на себе справедливость высказывания: «Деньги — это отчеканенная свобода».

— Так что же главное – деньги или свобода?

— Главное — независимость, она дает свободу слову и мысли. А это самое дорогое на свете для творческого человека. Здоровья не нужно, если нет свободы. И деньги не во спасение.

Свободно, без малейшей мысли кому-то угодить работал над рукописью. Благодаря кредиту в банке ее удалось издать 50-тысячным тиражом, неслыханным по тем временам. Так вышла в свет «Полынь Половецкого поля», которая имела шумный успех.

В стране бушевала “перестройка”, отменили цензуру, коммунистическую идеологию. Рушилась Империя, появились новые тюркские государства. В этой бушующей стихии страстей, которая охватила общество, и родился независимый ученый, писатель Мурад Аджи.

— Вы долгие годы занимаетесь изучением тюркской истории. Каких успехов достигли?

— Каких успехов достиг?.. Вы задали интересный вопрос, на него так просто не ответить. Что считать успехом в науке, и не только в науке? Я прожил много лет на свете, но так и не понял, что это такое. Можно привести тысячи и даже миллионы примеров того, как люди совершали поступок, называя его успехом. Или неуспехом. У каждого свое представление о нем.

Для кого-то важны известность, награды, звания и прочие внешние атрибуты. Но есть глубинное понимание слова: достиг ли ты той цели, которую ставил перед собой, начиная дело? Если — да, остальное неважно.

Вот, что считаю главным.

Я не член Союза писателей, не доктор наук, не обладатель престижных премий, и считаю это своим большим достижением. Потому что смог устоять перед соблазнами жизни, не поддаться суете и целиком посвятить себя главному — творчеству. Я свободен и в выборе темы, и в своих выводах. Здесь никто не властен надо мной. Был и остаюсь подотчётным только Небу.

Интерес и свобода поиска, вот, что привлекает меня в исследовании тюркского мира. Писал о том, что интересно мне, ездил туда, с кем интересно мне, встречался с теми, кто интересен мне. Ни одной строчки не написал по заказу.

Это почувствовали читатели. И стали моими читателями. Не случайно «Полынь Половецкого поля» выдержала девять переизданий. Своеобразный рекорд в современном научно-популярном книгоиздании! И ведь не было ни рекламы, ни рецензий, ничего, что принято называть информационной поддержкой. Даже элементарной презентации не было. Но появились читатели, они передавали из уст в уста рассказы о книге. А это лучшая реклама. «Полынь Половецкого поля» искали повсюду…

— А что было после «Полыни…»? Что вы считаете своим достижением?

— Всего у меня десять книг по тюркской тематике (не считая переизданий). Каждая со своим лицом, для своего читателя, будь то профессор, студент или школьник. Каждая давалась по́том и кровью. За каждую в прошлые годы грозил расстрел. Теперь их читают в разных уголках Земли, хотя по-прежнему у них нет никакой поддержки.

Библиотека Конгресса США была одной из первых, кто приобрел мои книги. Но мне дороже другое. Не раз уже рассказывал о случае в Онгудайской библиотеке, его считаю главным успехом. Это было на Алтае, когда сотрудники районной библиотеки показали зачитанную до дыр «Полынь Половецкого поля». Сердце сжалось от счастья.

«Меле, дорогой Мурад!» — сказал мне пожилой читатель. И объяснил, что в старину возгласом “Меле!” подбадривали сказителя, исполняющего героический эпос. На равнодушных слушателей падало проклятье: «Пусть у человека, который не сказал “меле”, ребенок станет плешивым». Теперь о “Меле!” забыли, некого подбадривать. Увидев меня, он вспомнил обычай…

Его “Меле!” вспоминал потом не раз, потому что моей опорой в работе всегда были читатели. Они — жители разных стран, люди разных национальностей, объединенных общим желанием познать себя и мир, в котором мы живем. Мне это тоже интересно, так мы и породнились…

Сегодня мои книги переведены на иностранные языки, продаются в разных странах, стоят в крупнейших библиотеках мира, включены в список рекомендуемой литературы в вузах. Однако для меня мерилом успеха было не это, главным своим сокровищем считаю читателей и их письма.

Редкий исследователь может похвастаться такой почтой. Самые интересные отклики опубликованы на моем сайте, там свыше двух миллионов посещений. Книги читают, а это и есть большое счастье. Выходит, недаром прожил жизнь…

— У Вас есть знаменитая фраза: “Цензуру отменили, а цензоры остались”. Что значит это выражение? Сталкивается ли все еще Мурад Аджи с цензурой?

— И да, и нет… Я пишу, пользуясь благами страны, отменившей цензуру. Конечно, стараюсь прислушиваться и к порицающим. Но это — здоровое желание автора сделать свою работу как можно лучше.

Если же говорить о цензуре как о запрете на информацию, то тюркская тематика в этом смысле, пожалуй, самая подконтрольная область исследований. Со времен инквизиции идет такая традиция.

У меня не так давно вышла книга «Сага о Великой Степи». В ней я подробно рассказываю, почему тюркология и всё, что связано с Великой Степью, оказалось в зоне пристального внимания цензоров, явных и тайных.

Здесь же только замечу, что еще в царское время власть закрыла россиянам пути исследования Великой Степи и тюркской культуры. Разрешалось брать частное, мелкое, фрагментарное. И ни в коем случае ничего не обобщать. Чтобы не делать выводов! Потому и нет в арсеналах российской науки полноценных исследований по истории тюрков.

Даже намеками не говорим о событиях, сломивших Дешт-и-Кипчак и Русь, потом царскую Россию, потом СССР… Все время помним о цензуре! Страх, посеянный много веков назад, мешает сказать правду, мешает принять правду.

Достаточно вспомнить идеологическое клише, ярлык “пантюркист”. Его печать носили те, кто освещал тюркскую историю не “по правилам”.

Борьбой с пантюркизмом жила царская Россия, жил и СССР, где уничтожали поколения ученых-востоковедов, как косой, косили научные школы, называя лучших людей науки “английскими шпионами”… Вот что такое ярлык “пантюркизма” в России. Он до сих пор определяет отношение к тебе общества. Я — не исключение.

— Что вы имеете в виду?

— Мои книги в постперестроечной России были первыми на тему общей истории тюрков. Сколько же доносов написали и продолжают писать на меня. Не счесть. Обвиняют в пантюркизме… В национализме… В произволе… А то, что в основе моих исследований лежит наука география, которой я занимаюсь уже полвека, кляузники даже не поняли. Для них это — лженаука. И всё.

Но больше всего поражает в моих цензорах “отвага”. Никто (!) не прислал мне свою “работу”. Ни один! Узнавал об их “творчестве” от читателей. (Смеется.) Как назвать таких авторов? Цензорами или подлецами?

Можно ли после этого сказать, что Мурад Аджи не сталкивается с цензурой? И да, и нет…

— Помогает ли Вам кто-либо в исследованиях, связанных с историей тюркского мира?

— Помогает жена Марина. Она много лет сотрудничала с ведущими научно-популярными изданиями, опытный редактор. Ее (кстати, русскую по паспорту) увлекла тюркская тематика моих исследований, и более надежного помощника в этом нелегком деле трудно найти. Поиск в библиотеке, помощь в сборе информации, редакторские функции, словом, вся невидимая работа лежит на ее плечах. Она — полноценный соавтор моих книг, без ее участия они были бы другими.

Наш исследовательский коллектив, прямо скажем, небольшой. Ни зарплаты, ни дотаций от государства, ни прочей материальной поддержки мы не имеем. Но сорок две книги, если считать переиздания и сборники, вышло за двадцать пять лет! И сотни статей. Думаю, это неплохой результат для коллектива из двух человек. (Улыбается.)

— Кого Вы видите своим преемником в изучении истории тюркского мира?

— Таких людей сейчас нет. Во всяком случае, пока их не вижу…

Понимаете, итогом моих исследований стала концепция Великого переселения народов. Не хочу показаться нескромным, но это новое слово в истории тюрков, слово географа. Не зря же географию издревле называли царицей наук, она открывает новые миры.

Моя концепция позволила взглянуть на исторические процессы как бы с высоты птичьего полета, или, говоря языком науки, в комплексе, то есть во взаимосвязи. Мне, географу, удалось рассмотреть то, что не замечали историки. Мир открылся как бы с другой стороны.

Об этом я поведал в книгах. Благодаря им в широкий оборот вошли понятия, о которых даже не упоминал Большой энциклопедический словарь. Например, Тенгри, тюрк, тенгрианство и другие. Считаю своей заслугой, что открыл, как тенгрианство благодаря Великому переселению народов повлияло на развитие мировых религий. Прежде религию древних тюрков вообще не рассматривали в контексте мировой истории.

Я впервые увидел и показал Чингисхана глазами восточного человека, что уже само по себе неожиданно. По-новому поведал о тюркском царе Аттиле и его царстве гуннов.

Рассказал о Великом переселении народов, которое начиналось на Алтае, о 2000-летнем (!) прошлом России, о ее тюркских корнях. Перечислять можно долго. Своими размышлениями сумел увлечь сотни тысяч читателей.

Тому обязан еще и манере письма, в которой следую традиции предков. Они писали поэтическим языком, при этом, ничего не скрывая и не выдумывая. Таков был язык науки в средние века. Каждый мог прочитать их книги и в меру своего интеллекта — понять.

Так работаю и я. По моим следам пошли многие, каждый вносит свое. Что-то мне кажется интересным, что-то неудачным. Но продолжателей и тем более преемников среди этих людей не вижу.

— Почему?

— Потому что, к моему глубокому сожалению, уровень науки сейчас низок. И не только в России, но и на всем постсоветском пространстве. Мою концепцию Великого переселения народов “не заметили”. И ожидать другое было бы наивно.

Чтобы стать продолжателем моих исследований, помимо отваги и аналитических способностей, нужны глубокие знания. Нужна школа. Без географии, экономики и математики здесь не обойтись, а среди историков, филологов и лингвистов таких специалистов нет. Географов же привлекает совсем другая тематика, что по-человечески вполне объяснимо.

Но я верю, “белые пятна” в истории тюркского мира рано или поздно исчезнут. Будущее принадлежит правде. С этим убеждением я живу. И не устаю повторять: интересы побеждают на мгновение, а правда — навсегда.

21 октября 2017 г.